Нижний Новгород к юбилею превратили в нарядную игрушечку. В Екатеринбурге будет так же?

… Рыжая и очень кудрявая девушка безуспешно пыталась прикурить от промороженной зажигалки.

— Мадам... — протянул я ей свою (непромороженную). — «Мадемуазель», вообще-то. Я не замужем.

Самый, мама, сюр-диалог в моей жизни. Главным образом потому, что произошел в тамбуре пассажирского поезда № 207 «Ноябрьск — Горький». А пассажирский поезд № 207 «Ноябрьск — Горький» (и № 208 — «Горький — Ноябрьск») — это не «мадамы» и «мадемуазели», а нищая и растоптанная Россия 90-х в миниатюре. Квинтэссенция бытия городской бедноты, голодного студенчества, безнадежной воли к жизни и безуспешных попыток уехать в завтрашний день.

Это серые леса на перегоне «Киров — Котельнич», серое небо между Шарьей и Семеновым, серое всё — начиная хотя бы с дерматина, которым обиты полки в плацкартном вагоне. Это томительное ожидание конца санитарных зон (зачастую кончавшееся в просвет между вагонами) и брезгливое желание не прикасаться к чему-либо (оно или ржавое, или промороженное, или в чем-то склизком).

Это запах (вонь) вареных яичек и курицы, «Александры и Софьи» поверх чьих-то носков и самогонно-чесночного выхлопа. Это вечно пьяные вахтовики, которые за сутки пути спускали половину получки; и не менее пьяные дембеля не то десантуры, не то РВСН, которые в тамбуре крушили друг другу черепа.

Тамбур был историей отдельной — гибридом курилки, туалета, мест свиданий, а то и соитий. Правда, не таких успешных, как в фильме Чухрая «Вор», — говорят, в реальности романтика оборачивалась конфузами вроде примерзания его к металлу с последующим отливанием кипятком. Брешут, думаю — проводницкие байки для лопоухих пассажиров.

Хотя не удивлюсь.

207-й поезд, натужно плетущийся из вечной мерзлоты — краев алмазов и мамонтов — в сердце Древней Руси, за сутки пути подкидывал таких сюжетов и персоналий, которые не каждому фон Триеру в приходе могли померещиться.

Ради Нижнего стоило терпеть. Нижний искупал все. Нижний, начиная с эпичного моста через Волгу, продолжая вечно нарядной площадью Московского вокзала (Москарика), был ярким хеппи-эндом затянувшегося (плохо снятого) сериала про ментов и бандитов на заштатном канале.

Для провинциала из Екатеринбурга Нижний 90-х с любого ракурса казался конфетно-бараночной пасторалькой, ожившими полотнами Кустодиева и Сурикова. Город, пропитанный левитановскими вайбами, эстетикой пьес Островского и песней про («ах ты сукиного сына») камаринского мужика. Зимой Нижний встречал чистотой, в мае — зеленью, и всегда — порядком.

На тему последнего: много позже от старших нижегородских товарищей я узнал, что областью в те годы рулил Немцов и при нем порядка и достатка было несоизмеримо больше, чем после него. Эти же друзья, кстати, искреннее всех скорбели по Немцову после его убийства — не могу вспомнить второй такой истории про политика/чиновника в новейшее время. Вы, например, по Осинцеву будете плакать?

Немцовский Нижний был для всех других немосковских городов примером и планкой, но, наверное, надо закругляться с ностальгией. Продолжать я могу сутками — все-таки полжизни провел на два города: один большой и на Исети, второй малюсенький и на Волге.

И Нижний (как перевалочный пункт) в моей биографии — натурально всю жизнь, с трехмесячного возраста, когда родители оставили меня дедушке в машине, ушли получать багаж, а по возвращении не нашли. Потому что дед недоглядел, а я свалился в своем кульке на пол. Дедуля за невнимательность получил люлей от бабули, а я даже не проснулся. Но в том числе поэтому Нижний для меня — что-то очень родное, в ДНК и в самом сердце. Как бабушкины щи, дедушкин «Запорожец» и самодельный «коньячок» тети Фаи.

А вся эта длиннющая ностальгическая прелюдия была нужна ровно для одного: драматургического твиста в середине. Потому что в «нулевых» НН еще сохранял остатки былой роскоши. Но к середине десятых опустился на дно жизни.

В самую ее выгребную яму.

Да так там и остался.

В 2014-м мы с будущей женой (и еще бо́льшей фанаткой Нижнего) ехали на свадьбу к родне и не узнавали любимый город. Облупленные фасады. 16 оттенков серого и 256 — гнилого. Выбоины и рытвины. Массово отслоившаяся штукатурка. Оборванная купеческая старина. Обглоданная православная эстетика. Мы как будто из ярмарки-ярмарки михалковского «Цирюльника» попали в Череповец «Кровостока»:

…И ни Вены, ни вальса, ни пудры. И из старых берез мутный гной.

К середине «десятых» Нижний стал напоминать некогда близкого друга, который не справился с тягой к «синьке» и пошел по наклонной до конца. У него клочковатая борода, трясущиеся руки, позавчерашние носки и пованивает «бояркой». У вас многое было, и вам всегда есть о чем. Но завидев его на улице, побыстрее переходишь на другую сторону.

Шокированный увиденным, я пять лет избегал Нижнего, потом год сидел в карантине, на седьмой решил: пора! И… уехал на все лето к морю. Было ли мне стыдно? Безусловно. На репортажи с пафосного празднования 800-летия я смотрел с плохо скрываемой завистью неудачника и чувством вины перед старым другом. Он, конечно, сам дурак и мог бы пить поменьше. Но и я хорош: родное сердце не поздравил с юбилеем.

И вот, 406 месяцев спустя после самой первой встречи, я вновь в Стригино, которое теперь никакое не Стригино, а «Чкалов». На парковке, увы, не ждет дедушка в своем 968 («М», не Porsche), а ждет такси. Докуриваю (вторую), невольно залюбовавшись. Аэропорт — моднейший, все чисто и прибрано, как на дорожке с Московского вокзала на Канавинскую автостанцию в 97-м.

На постаменте не без гордости красуется новенькая «ГАЗель NN» — словно подарок городу к юбилею от старинного автозавода. Настолько старинного, что его мог бы спроектировать и наладить еще Порше, но Фердинанд советскими начинаниями побрезговал, и завод строил Форд. Форд, может, тоже брезговал, но советская власть платила царским золотом, которое в Великую Депрессию на дороге не валялось.

Только вот где теперь тот «Форд» (сверкая пятками сбежавший из России), а «ГАЗелька»-то — вот она! С дизелями Cummins и VW, с разной там телематикой, дисковыми тормозами, механикой-шестиступкой, диодными фарами — совершенно нестыдный LCV, который завоевывает даже братскую Сербию и не менее братскую Болгарию.

Сонный Нижний продолжает встречать чистотой. И не там, где ждал. Про вылизанные парадные маршруты все было плюс-минус ясно, но смотрите, как реновировали старенькие бараки на выселках — это что-то вроде нашей Кировоградской в самом конце.

Купеческую старину тоже прилизали — и даже не вдоль гостевых маршрутов, а где-то между и в глубине. Больше нет этого ощущения «Дорогая, какого этого случилось с нашим любимым городом?!» — есть «Притормози, я эту годноту сфоткаю».

Про парадные маршруты и говорить не приходится: плиточка, бордюрный камень, новая краска, повсеместная подсветка — выхожу подышать свежим воздухом где-то между Ульянова и Ковалихинской и ловлю себя на полнейшем ощущении Северной Европы. Нарядно. Влажно. Промозгло. Но красиво. Наверное, я даже не буду страдать от отсутствия Копенгагена на Новый год, если только посчастливится встретить его в Нижнем.

…А на площадке у Вечного огня, как всегда, контрастно: тепло от пламени, зябко с Волги. Над тем берегом догорает закат. Раньше на этом было просто красиво, а на том начиналось все самое интересное. Теперь в той стороне никто не ждет, зато на этом берегу наконец-то все неплохо и с надеждой на просвет.

Нижний в честь праздника как будто «подшился» — или пошел к анонимным алкоголикам. Взял волю в кулак и смог. Из-под бледности на щеках проступает здоровый румянец, руки перестали трястись, а глаза блестят — но не похмельным блеском, а энтузиазмом.

Не знаю, кто как, но я всегда верил, что у тебя все так и будет. Даже когда ты окончательно сдал. Ведь все циклично: ты сдавал, ты снова рос бесчисленное множество раз за эти свои 800 лет.

Из которых я тебя знаю — да, все мои, но всего-то — 34.

P. S. А как у нас?

Екатеринбург тоже готовится встречать крупный юбилей — 300 лет. Но, в отличие от Питера, который за пару лет до такой же даты был завешан строительными лесами, тут сверхактивности не наблюдается. Можно, конечно, надеяться и верить, что не все потеряно и нас ждет красота обновленных фасадов, атмосферная подсветка вообще везде, благоустройство набережных и общественных пространств. Но лучше делать это с закатанными губами. Помочь в этом поможет моя

Губозакаточная таблица

P. P. S. Много раз по тексту встречалось «чистота»

Нижегородские друзья со мной не согласны, но факты — вещь упрямая. По прилете я («Кёрхером») отмыл Екатеринбург со своих кроссовок, потом за два дня прошел 38 028 шагов по дождю и мокрому снегу в диапазоне от -1° до +2° — и на момент отлета мои кеды все еще выглядели так, что в их отражение можно смотреть и наводить мейкап.

В чем же секрет?

Наверное, в том, что в Нижнем никто не ездит на шипованной резине.