Юрий Вяземский, телеведущий: «Умных в России не любят — это национальная традиция»

Вяземский приезжал в Екатеринбург на финал регионального этапа олимпиады, проходивший в доме Севастьянова. Участвовали 35 школьников из Екатеринбурга и городов области. 26 теоретиков отвечали из зала, девять умниц и умников вышли на зеленую, желтую и красную дорожки.

«Фавориты у меня были, но они менялись в течение игры, — сказал Вяземский, когда все закончилось. — Я все время приглядывался и нашел для себя двух ребят, на которых очень рассчитываю».

Победителями стали трое школьников из Первоуральска, Каменска-Уральского и деревни Фомина Ирбитского района. Вместе с двумя специальными призерами они поедут на московскую олимпиаду и, возможно, поступят в МГИМО.

«Наши школьники идут за деньгами, а не за туманом и за запахом тайги»

— К вам на передачу приезжают со всей страны. Есть регионы, где умных детей особенно много? — Очень перспективна в этом смысле республика Татарстан. Там проводятся очень интересные конкурсы, у детей хорошая подготовка во всех областях, они молодцы, конечно. Но местные чиновники плохо себя повели, нахамили мне и теперь у меня под санкциями за свою татарскую наглость. Я уже не говорю о том, что все приличные главы республик отказались от должности президента. В России президент один — Владимир Путин. А в Татарстане — тоже президент. Нехорошо. Впрочем, вы не об этом хотели меня спросить. По поводу умных детей. Традиционно сильные ярославские дети, вологодские, архангельские, костромские. Сейчас вперед выходят новые регионы — Ивановская область, Владимирская область, только что свердловчане блестяще выступили. Но самая яркая, наверное, Чукотка. Началось с того, что трое чукотских школьников приехали на олимпиаду, стали победителями и все поступили в МГИМО. Все — своими силами, я никому не подыгрываю.

— Игра «Умницы и умники» выходит с 1992 года — 32 сезона. Ее первые участники начали учиться в школе при советской власти. Чем они отличались от тех, кто участвует в олимпиаде сегодня? — Тогда было очень интересно. Приезжали из глубинки девочки, которые в школу добирались на лошадях, потому что никаких транспортных средств не было. А школа — за 15 километров от дома. И электричество в тех краях не всегда включали — дети учили уроки с фонариками и со свечками. Это были самые интересные и самые яркие школьники. И я понимал — Россия непобедима, пока рождаются дети, способные выигрывать конкурс вопреки обстоятельствам.

— Сейчас школьники не такие яркие? — Они егэнутые, как они сами говорят. Слово почти матерное, но это жизнь такая — все подчинено ЕГЭ. Когда мы отбирали для «Умниц и умников» московских десятиклассников, решили поставить эксперимент. Я их спрашивал — что было в России в 1242 году? Отвечают: битва на Чудском озере. А кто всем этим разгромом руководил? Конечно, Александр Невский. Тогда еще вопрос: можете тремя-четырьмя штрихами нарисовать портрет Александра Невского и объяснить, чем он отличался от других князей? Тут все были в полной растерянности, один мальчик честно признался: это не вопрос ЕГЭ. Получается, что даты и события — когда / что произошло — они знают, их в этом тренируют. А рассказать, чем хорош Александр Невский, не могут. Но те, кто выходит в полуфинал, уже умеют размышлять, иначе они бы у меня не выигрывали.

— А те, кто не вышел в полуфинал? Есть мнение, что дети сильно поглупели. — Поглупели — не то слово. Их кругозор стал ограниченным. Узко сфокусированным. Есть сферы, в которых они ничего не понимают и не хотят разбираться. Классическая музыка, театр, история кино. Спросите, кто снял «Крестного отца», они не скажут. Зачем терять время на то, что в жизни не пригодится, говорят дети. Причем уже с первых классов.

— Может быть, это хорошо — они сосредоточились на главном. Что непонятно, прочитают в «Википедии». — Это плохо для физики, сказал бы Эйнштейн, а Нильс Бор его бы поддержал. Они понимали, что великие открытия делаются не только благодаря знаниям. Бор говорил Эйнштейну: ты слишком много думал на эту тему — включил логику там, где надо было довериться интуиции. Просто увидеть картинку. Гуманитарные дисциплины питают и базовые технические науки, а те в свою очередь — прикладные разработки. Это система сообщающихся сосудов.

— Как можно все исправить со школьным образованием? — Это задача государственная. Мне сложно ответить, потому что разговор неизбежно пойдет о финансировании. В шутку я говорю, что надо объединить должности министра просвещения и министра финансов. Может быть, тогда образование дождется денег, зарплату учителям поднимут, желающие работать в школе выстроятся в очередь — принимать их будут по конкурсу. Разница еще вот в чем. У старших поколений была конкретная цель — мы хотели быть математиками, журналистами, историками, физиками, актерами. А сейчас у ребят задача — стать успешными. В какой сфере — уже второй вопрос. Миллиардер Онассис однажды поехал в Южную Америку и запустил там восемь бизнес-проектов, чтобы посмотреть, какой из них принесет больше денег. Одно предприятие действительно выстрелило — он бросил остальные и вложился туда. Наши школьники поступают так же — они идут за деньгами, а не за туманом и за запахом тайги. Хотя это было поэтическое преувеличение, конечно.

— Детям поможет в жизни, что они такие умники и умницы? — Хотелось бы, чтобы помогло. Состязательность — это ответственность. Для мотивации нужна история успеха — мне об этом говорил Владимир Владимирович Путин. Ему понравилась наша передача. Он сказал: важно, чтобы дети видели, какие возможности открывает олимпиада. Поэтому я стал регулярно приглашать на передачу бывших участников. Среди них пока нет ни министров, ни миллиардеров, но много состоявшихся людей, которым высшее образование пригодилось.

«Надо по всей стране выявлять талантливых людей и создавать им особые условия»

— Выпускников вузов в России 54% — больше, чем в Японии или США. Почему это не помогает нам жить лучше? — Тут несколько факторов. Один из них — умные люди должны быть востребованы. Вы можете стать хорошим специалистом, но как себя реализовать, если никто не обращает на вас внимания? Второй фактор — диплом не гарантирует хорошей подготовки. Образование — это прежде всего внутренняя потребность, проникнутая вашим личным интересом и работоспособностью. Я бы не стал сравнивать нас с японцами. Японцы — удивительная нация, сосредоточенная на работе и послушании. Они ведь, извините, все самураи. Так или иначе подчиняются сегуну. У нас нет этой чудовищной, почти муравьиной дисциплины, и слава богу. Мы — люди свободные, талантливые, у нас национальный герой — Иван-дурак. По щучьему велению, по моему хотению.

— Мы можем видеть, как свободные и талантливые граждане уезжают из России за границу — в ту же Америку, например. — Америка — ведущая интеллектуальная страна, хотя постепенно там все становится хуже и хуже. Когда мы еще дружили со Штатами, я знал американца, который воевал во Вторую мировую. В 1943-м началась высадка союзных войск — сначала на Сицилии, потом — в Италии. У него был джип, пять автоматчиков и колоссальное досье на талантливых итальянцев, живущих в тех городах, которые собирались штурмовать. Задача была — прежде чем начнутся военные действия, въехать на джипе в город (итальянцы, сами понимаете, те еще вояки), забрать талантливого человека, посадить в джип, вывезти и отправить в Америку. Они всегда охотились за головами. У нас к таким людям другое отношение: «Ах, ты умнииик…»

— Хотите сказать, умных в России не любят? — В целом, конечно, нет. Это наша национальная традиция. Умные люди ценятся только теми, кто специально для этого поставлен. Например, в университете «Сириус». Или у Грефа, который создавал школы и университеты, главным образом, чтобы учить своих сотрудников. Отправлял их на учебу в Англию. Я знаю об этом, потому что у меня сын там работал. Но Сбербанк делает это для внутренних нужд. А надо, чтобы так было по всей стране — выявлять талантливых людей, создавать им особые условия. «Умницы и умники» на своем уровне этому способствуют.

— Что сейчас происходит в МГИМО, если мы поссорились с Европой и Америкой и российские дипломатические миссии повсюду закрывают? — Наших дипломатов осталось мало. Над ними стали издеваться. Но на Европе и Америке — сами понимаете — свет клином не сошелся. Сейчас Россия повернулась на Восток, где удивительные, богатые и интересные для развития дипломатических отношений страны. А европейцы рано или поздно поймут, что без России им не обойтись. Мы — колоссальный рынок, громадная страна. С нами лучше дружить. Американцам это не нужно, а всем остальным нужно. Вопрос, когда они это поймут. Мы тут с одним губернатором поспорили об этом. В моем представлении, все закончится через три с половиной года.

— Вы можете это обосновать? — Да, конечно. Модель — корейская война 1950–1953 годов. Тогда воевали две великие державы — СССР и США. Остальные были пешками. Противостояние длилось 3,5 года. Потом поняли, что уже хватит, провели разграничительную линию, так называемую 38-ю параллель. Образовалось два государства — Северная Корея и Южная. Сейчас расклад такой же — сошлись Россия и США.

— Переориентация с запада на восток изменила приоритеты в подготовке дипломатов? — Нет, мы продолжаем готовить западников, их просто меньше становится. Рано или поздно все вернется на свои места.

«Запрещать книги проще, чем ловить террористов»

— Вы заведуете кафедрой мировой литературы и культуры при факультете журналистики МГИМО. — Мы приписаны к факультету журналистики, но наша кафедра работает почти на всех факультетах.

— Значит, вы в ответе за всю культуру МГИМО. Ваши студенты изучают современную иностранную литературу? — Современную — нет. Мы занимаемся иностранной литературой, начиная с Гомера и заканчивая ХХ веком. Я читаю лекции три семестра — получается галопом по Европам. В МГУ на филфаке предмет изучают подробнее, но наши студенты ведь не филологи. Знаете, как понять, что перед вами интеллигентный человек? Интеллигент способен отличить гоголь-моголь от Гоголя, Гоголя от Гегеля, Гегеля от Бебеля, Бебеля от Бабеля, Бабеля от кабеля, кабеля от кобеля, а кобеля от суки.

— У меня вопрос простой. Сейчас книги иностранных авторов начали снимать с продажи. Прокуратура может сказать: в тексте есть информация, противоречащая законам РФ, и оштрафовать на миллион рублей. Опасаясь последствий, издатели отзывают книги у продавцов. Пишут им: можете книги вернуть или уничтожить на месте. Скоро начнут сжигать, как в романе Рэя Брэдбери. — Спасибо за Брэдбери. У вас могли возникнуть более печальные ассоциации.

— Вас это не тревожит? — Немного тревожит. Мне жаль Познера, подражающего Марселю Прусту — тот определенно был голубым. Как и Оскар Уайлд с его замечательными книжками. Но у меня к этому свое отношение. Я ведь воспитывался в государстве, где целый пласт литературы был под запретом. Существовал самиздат — запрещенные книги печатали на машинках. Интерес к тому, что нельзя читать, повышается. Особенно у молодых. Все интересуются — по какой причине запретили. Хотят составить собственное мнение.

— Цены на запрещенные книги на маркетплейсах сразу пошли вверх. — Запрещать книги проще, чем ловить террористов. После нападения на «Крокус Сити Холл» я спрашивал своих друзей из ФСБ, как могло случиться, что неизвестная зондеркоманда расстреляла 145 человек и сожгла огромное здание. Заметьте — никто из высших чинов, допустивших этот ужас, не подал в отставку. Поневоле вспомнишь русских офицеров, стрелявшихся, если считали, что задета честь. А тут — просто рабочий момент. После теракта всюду выставили охрану — в отель не войдешь, пока сумку не проверят. Поможет это им, если снова нагрянут автоматчики?

— Ваши друзья из ФСБ сделали выводы после «Крокуса»? — Конечно, иначе выводы за них сделает президент.

— Возвращаясь к запрещенным книгам. Вы считаете, это правильно, что прокуроры решают за граждан, что им стоит читать, а что нет? — А какие книги под угрозой?

— Одна из последних — «Умереть за идеи» о режиссере Пьере-Паоло Пазолини — марксисте и гее. Она вышла в издательстве АСТ с закрашенными черным цветом строчками. Местами — на весь разворот. — А фильмы Пазолини можно смотреть?

— Тут каждый сам решает. — Его картину «Сало, или 120 дней Содома» я увидел во Франции, когда СССР был еще жив. Чудовищный фильм — мне было страшно. После сеанса я вышел из кинотеатра и бежал до ближайшей станции метро, чтобы оказаться среди людей. Пазолини мне совсем не понравился.

— Издатель опасается, что у надзорных органов тоже будут претензии. — Это их работа.

— Так вы говорите, у прокуроров много других задач. — Сложный вопрос. Всегда должно быть четкое объяснение — что и почему запрещают. Тут очень мешает Конституция, где написано — цензура в стране отсутствует. Это неправильно, потому что цензура необходима. Когда-то в России был специальный цензурный орган и четкие правила — это нельзя и это нельзя по такой-то причине. Сейчас цензуры вроде нет, только редактура, причем субъективная. Был я давеча на местном телевидении и в беседе употребил фразу «те, с кем мы воюем». Ее вырезали. Нельзя — мы ни с кем не воюем.

— Вы смотрите телевизор? — Смотрю иногда, чтобы встряхнуться.

— Вас не смущает, что пресс-секретарь МИД объясняет политическую обстановку языком, рассчитанным на гопников? — Маша? Машу не трогайте. Это моя ученица.

— Стандарты профессии дипломата изменились? — Они очень сильно изменились. Когда люди из другого лагеря не хотят с нами разговаривать, а только хамят, что прикажете делать? Дипломатия со стороны Запада практически отсутствует. Мне Лавров жаловался в личной беседе, что наших никто не хочет слушать. Нас не слу-ша-ют. Какое время, такая и дипломатия. Но время покажет, кто был прав.